«Не понимаю россиян, которые живут в Европе и поддерживают Путина»: Дмитрий Прошкин о протестном искусстве, детстве в Казахстане и чешском самосознании

«Не понимаю россиян, которые живут в Европе и поддерживают Путина»: Дмитрий Прошкин о протестном искусстве, детстве в Казахстане и чешском самосознании

Художник Дмитрий Прошкин, работающий под творческим псевдонимом ChemiS, стал широко известен за пределами Чехии после создания мурала с украинской девочкой, защищающей любимых сказочных персонажей: немецкую пчелку Майю, чешского Кротика, польских Лёлека и Болека, финского Муми-тролля, французского Обеликса, американского Микки Мауса, британского Громита. Автор подчеркивает, что его героиня символизирует Украину, которая борется против российской агрессии за мир и безопасность в Европе.

Копии рисунка были выставлены на продажу, а на собранные средства автор и его супруга открыли в Праге бесплатные курсы рисования для украинских детей. Дмитрий живет в Чехии с детства, помнит русский язык, но предпочитает говорить по-чешски или по-английски. Специально для Vinegret.cz Фарида Курбангалеева расспросила его о самых известных работах, русских в Казахстане, цыганах в Чехии и будущем России.

Вы открыли курсы по рисованию для украинских детей. Как идут дела у вашего проекта?

Детей пришло очень много – гораздо больше, чем мы ожидали. Некоторые приходили без записи, особенно первые несколько недель. Поэтому в конце года нам придется расширяться. Тем более, многие дети пока не могут вернуться в Украину. Единственное, что нас пока сдерживает – это нехватка учителей. Но уже понятно, что это будет долгосрочный проект.

Сейчас у нас занимается несколько групп по 10 человек в каждой. Все организационные вопросы решает моя жена Вероника. Это она искала педагогов и вела переговоры с творческим центром Vzletna, на базе которого работают наши курсы. Я только смотрю на результаты. Я заметил, что рисунки украинских детей в основном жизнерадостные. Это отличная терапия, помогающая им избавиться от мыслей о войне.

Сколько всего принтов вы продали?

Почти 200 копий. Мы собрали 250 тысяч чешских крон, и пока использовали только половину суммы. Все эти деньги пойдут на развитие нашей школы. Кстати, принты еще продаются.

Этот мурал уже стал одним из символов Праги. Вы думаете о том, как его сохранить?

Это вопрос к владельцам дома. Граффити может висеть там до бесконечности, если только они не решат провести реновацию. В принципе, это может произойти через пару лет, потому что стена изначально была в плохом состоянии, трескалась и осыпалась.

Но больше меня беспокоит не это, а то, что какие-то неумные люди рисуют поверх моего рисунка всякое дерьмо (неизвестные нарисовали на мурале символы Z и X прим. Vinegret.cz). Я считаю, если ты хочешь высказаться – нарисуй своё, не надо портить чужую работу. Я не думаю, что мы повесим поверх мурала стекло, как это делалось с работами Бэнкси. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет. Это даже может быть хорошей инвестицией.

А согласования перед началом работы были долгими?

Сначала я выбрал другую стену – она принадлежала городу. А значит, нужно было очень долго решать бюрократические вопросы. Мало того, что чиновники медлительные, у них всегда есть какие-то странные идеи – им хочется что-то убрать или что-то добавить в рисунок. В итоге все затягивается на несколько недель. А в данном случае я не мог ждать. Я чувствовал, что надо действовать немедленно.

Тогда я просто пошёл гулять и увидел подходящую стену в районе Нусле. Место было довольно обшарпанным, и я решил – почему бы и нет? Я нашёл хозяев дома, предложил им свою идею и показал прошлые работы. С частными лицами все решается быстро – да или нет. Пятеро из шести владельцев дома меня полностью поддержали, против был только один – но не потому, что ему не понравилась тема. Он был в принципе против любых рисунков.

Вы ожидали, что это граффити станет таким популярным?

Нет, не ожидал. Создать мурал – это значит сделать определённое высказывание. А если он стал известным – это все равно что твое высказывание получило широкую огласку в интернете и вообще в публичном пространстве. С одной стороны, мне приятно, что моя работа стала знаменитой. С другой – я испытываю странное и даже жуткое чувство от осознания того, что приходится создавать визуальную реакцию на войну. Хотя украинцы меня за это благодарят. Мне пишут жители Херсона и Днепра, они рассказывают свои горестные истории и присылают фотографии своих детей – в такой же позе, как у девочки с мурала. Они говорят мне спасибо за то, что их поддерживают в Чехии.

Должен ли художник в такие тяжелые времена обозначать свою позицию через протестное искусство?

Я не хочу говорить, что кто-то что-то должен. Но с моей точки зрения, протест – это часть жизни художника, и сейчас плохо ничего не делать. Надо делать хотя бы небольшие вещи, оказывать хотя бы маленькую помощь. Любое искусство – неважно, музыка, живопись или литература – дает нам возможность что-то заявить. Это естественно, если мы сегодня говорим о войне.

Во время пандемии у меня, например, совершенно не было желания рисовать на тему коронавируса. Я сделал какой-то эскиз, но мне сказали, что он получился слишком сложным для понимания. Наверное, потому что не было вдохновения. Но то, что произошло 24 февраля, стало для меня жутким потрясением. Я не могу передать это словами. Я не могу понять, как захватническая война стала возможной в 21 веке.

В первые дни вторжения я видел много фотографий украинских беженцев. Мне было очень плохо. Тогда у меня и родилась идея мурала. Конечно, все художники разные. Одни ищут в творчестве только красоту, другие просто хотят зарабатывать деньги. Хотелось бы видеть больше людей, которые делают протестные высказывания.

Слышен ли сейчас протестный голос художников из России?

Я пока вообще ничего не заметил, ни одного громкого заявления. Думаю, в России сейчас невозможно высказываться о войне. Если только делать это нелегально.

Есть ли антивоенные работы зарубежных коллег, которые произвели на вас впечатление?

Таких работ много. Я смотрел на них и думал: вау, какая крутая идея. Например, мурал уроженца Донбасса Саши Корбана, на котором руки военного сшивают разорванный украинский флаг.

Или знаменитый арт-проект художника JR из Франции. Он был во Львове, где создал гигантскую копию фотографии украинской девочки, которая с мамой бежала от войны в Польшу. Он разворачивал это изображение в разных европейских городах и снимал его с дрона. С самой девочкой он тоже кстати познакомился – сказал ей, что она теперь знаменитость.

Или граффити французского художника по имени Seth, на котором девочка с украинским флагом давит танки.

Очень хорошие антивоенные работы делает мой коллега BLU из Италии. Это огромные муралы с простыми и одновременно гениальными идеями. Они замечательно показывают тупость милитаристов и то, что война не принесла в этот мир ничего хорошего.

Вы часто высказываетесь и на острые внутриполитические темы. Что означало изображение плачущего президента Масарика, которого вы нарисовали в Оломоуце в 2018 году по случаю 100-летия независимой Чехословакии?

Тогда в Чехии был другой премьер-министр (Андрей Бабиш - прим. Vinegret.cz) и другая «партия власти». Я не фанат этих людей. Так же, как и не фанат президента Земана, который до сих пор занимает свой пост. Это не мой президент. Темы, которые поднимали эти политики, делали наше общество нравственно бедным. Они предлагали закрыться от Евросоюза и от международных обязательств – то есть брать у ЕС деньги и ничего не отдавать взамен. Эта позиция мне никогда не нравилась. Она не заставляет меня гордиться тем, что я – чех.

100-летие образования Чехословакии должно было стать праздником патриотизма. Мы должны были прославлять наши достижения – демократию и свободу. При этом, наш премьер-министр был уличён в отмывании денег. Какой тут может быть повод для гордости? Это я и пытался объяснить своим рисунком: да, надо гордиться своим происхождением, но есть вещи, которых быть не должно. Я подумал, что если бы Масарик посмотрел на нас из прошлого, он был плакал, потому что мы изменились не в лучшую сторону.

Вам не кажется, что Масарику есть над чем плакать и в 2022 году? Учитывая, в какой тяжёлой экономической ситуации оказалась Чехия?

Нет, потому что этот мурал отражал состояние чешских сердец, а не чешской экономики. Я бы не соединял эти проблемы в одну, потому что экономические проблемы – это не наша вина. Хотя на эту ситуацию можно посмотреть и с другой стороны: мы не подготовились к тому, чтобы быть независимыми от российских энергоресурсов. И это то, чем мы должны будем пожертвовать ради того, чтобы жить дальше.

Это будет одновременно и борьба за окружающую среду, и за энергетическую независимость от России. Нам придется избавляться от ископаемого топлива и переходить на солнечные панели и другие возобновляемые источники энергии. Наверное, мы не будем так много ездить на автомобилях, как раньше, но это даже хорошо для сохранения природы. В конце концов, мы станем только сильнее. Конечно, нам надо заботится о бедных слоях населения, которые не могут самостоятельно пережить этот кризис. Поэтому те, кто может себе это позволить, должны делать пожертвования на развитие здравоохранения и образования.

Вы назвали себя чехом. Когда и как вы поняли, что вы чех?

Я живу в Чехии с шести лет. В общей сложности – 29 лет, то есть почти всю свою жизнь. Моя жена – чешка, и все мои друзья – чехи. Конечно, это осознание не пришло внезапно, оно не было однодневным озарением. Это происходило постепенно. Я ощущал себя чехом уже в средней школе. Когда я смотрел на кадры Бархатной революции с Вацлавом Гавелом – я чувствовал, что это мои люди. Они были смелыми, они боролись за свою независимость. Я чувствовал историю Чешской Республики так, как будто это была моя история. В какой-то момент я понял, что у меня нет ничего общего с русскими. Я даже не хожу в православную церковь, только иногда сопровождаю туда свою бабушку. У меня нет желания посещать её самому.

Вы родились и провели ранее детство в Казахстане. А как ваша семья переехала в Чехию?

Моя мама вышла замуж за чеха. В то время в Казахстане чешские компании занимались строительством дорог. Мама работала в одной из них и встретила там своего будущего мужа. Они решили переехать в Чехию, и так я оказался здесь.

Вы, наверное, почти не помните Казахстан?

На самом деле, помню очень хорошо. Я рос в Уральске, жил в типичном панельном доме. Посреди нашей «коробки» был двор, где играли дети. Мы часто занимались тем, что поджигали и плавили алюминий. Сначала расплавляешь кусок металла, потом делаешь дырку в земле, заливаешь его туда, и он принимает какую-то форму. Получается такая несуразная статуэтка, и ты сам додумываешь, что бы это могло быть: «ой, у меня маленькая машинка». Между прочим, довольно опасное занятие для пятилетнего ребенка. Ещё когда мне было 5 лет, мы с друзьями ездили на автобусе на рынок через весь город. Невозможно представить, чтобы такое происходило в наши дни.

Я несколько раз приезжал в Казахстан, последний раз – когда мне было 15 лет. Я грыз семечки, плавал в Урале, ездил на дачу. Помню, как дедушка учил меня водить машину, это была «Лада Нива». У меня много хороших детских воспоминаний. В Казахстане до сих пор живет мой отец и его семья. Я очень хотел бы приехать в Казахстан, чтобы порисовать. Это место для меня много значит.

Что бы вы нарисовали?

Я об этом еще не думал. Наверное, что-то, что будет отражать мои корни.

Русские корни?

Думаю, мои корни из Уральска.

На севере Казахстана живет несколько миллионов русских. Если Путин вдруг решит «защищать» их, как русскоязычных жителей Украины, на чьей стороне будете вы?

(Переходя на русский) Конечно, на стороне Казахстана. Это точно. Русские должны понимать, что живут за границей на чужой земле. И если Путин хочет, чтобы эти русские были защищены, то было бы разумнее, если бы он перевез их в Россию. Он мог бы сказать им – возвращайтесь домой, мы дадим вам землю, жилье, деньги. Это все выполнимо экономически, но этого не происходит. Так что все, что он говорит про защиту русских – это вранье.

Представьте, что я живу уже 20 лет в своем доме, и кто-то из бывших владельцев вдруг придет и скажет: «Это мой дом, а вот и мои фотографии этого дома XIX века». При этом, у меня на руках есть договор о купле-продаже, и я уже построил забор вокруг своего дома. Такого быть не должно. Это мой дом и мой забор. Если кто-то считает, что я не прав, он может отстаивать свои права в суде. На это есть суды и законы. Так что путинская логика не выдерживает никакой критики.

Русские часто жалуются на то, что их где-то ущемляют.

Я никогда не чувствовал дискриминацию в Казахстане, как русский. Даже наоборот – сами казахи, будучи коренным народом, в советское время имели меньше прав по сравнению с русскими. Сейчас нет СССР, и ситуация гораздо лучше. В Казахстане много разных этнических групп, никто не стесняется своей национальности, и это здорово. Русские не должны быть какой-то «белой расой».

Если бы я родился там, где не чувствовал бы себя в безопасности, то просто переехал бы оттуда. А не оставался на месте, жалуясь, что меня притесняют. Все дело в пропаганде, которая увы очень хорошо работает. Например, мы все боимся беженцев из Сирии, хотя никогда их не видели. Нам говорят, что их дети – воруют, что они понастроят тут мечетей. Мы напуганы политиками, которые сказали нам, что это страшные люди. Точно так же пропаганда работала в Донбассе, когда российские власти сказали местным жителям, что украинцы хотят их убить, а Москва хочет их спасти. Это была дезинформация, русских там никто не притеснял.

Толерантно ли чешское общество? Я спрашиваю это, вспоминая ваше граффити с изображением спящего цыганского ребенка в Пльзене - в районе, где цыгане фактически жили изолированно от остальных жителей города.

Это граффити я делал для самих цыган – как воспоминание о жизни в гетто, куда их поместили власти. Этот квартал, по сути, был их единственным убежищем. Тем не менее, они делали все возможное, чтобы их дети спали спокойно. Чтобы они были чистыми, накормленными и ходили в школу.

Этого гетто больше нет, но проблема дискриминации ромов сохраняется. С одной стороны, Чехия оказывает социальную поддержку малообеспеченным семьям, среди которых много цыган. Но с другой, ромы отодвинуты на край нашего социума.

В прошлом году я работал с цыганскими детьми из детских домов. Им было по 16-18 лет, то есть это были почти взрослые люди. Когда я интересовался их проблемами, они всегда говорили о ксенофобии. То есть эта тема никуда не исчезла за последние 20 лет. Она отошла на второй план, потому что на первое место вышел гуманитарный кризис, связанный с беженцами из Украины. Но есть место, в котором проблема звучит все так же громко – это Усти-над-Лабем, где расположено большое цыганское комьюнити.

Политики вспоминают про цыган только перед выборами. Кандидаты обычно обещают, что исправят ситуацию с их положением, но ничего не происходит. Ксенофобия остается частью чешского общества. Мы до сих пор считаем, что цыгане нигде не работают и просто берут деньги у государства, что они не хотят честно зарабатывать на жизнь. Это называется систематизированный расизм.

Это распространённая проблема в США. Если ты темнокожий, то живешь в соответствующем районе, зарплата у тебя ниже, чем у белого, не такая хорошая страховка и не такая престижная работа. Эта разница может быть и небольшой, но в целом такое неравенство сильно меняет и качество жизни, и ее перспективы – я могу долго говорить об этом в подробностях. Надеюсь, что мои работы заставят людей задуматься об этом неравенстве. Это цель моего творчества.

В какой момент поняли, что хотите рисовать?

Специального образования у меня нет, я нигде этому не учился. У меня даже не было особых успехов на уроках рисования в школе. В подростковом возрасте я увлёкся хип-хопом, писал довольно политизированные тексты. Но лирика мне давалась непросто, и тогда я начал рисовать. Я просто переложил слова в визуальные образы, и начал высказываться с помощью баллончика с краской.

В то время я делал это нелегально – рисовал по ночам и убегал от полиции. Это было приключение – я ощущал себя шпионом или ниндзя, которого никто не должен видеть. Это было похоже на запрещённый вид спорта, для которого все нужно было спланировать и подготовить заранее. Тогда же я начал везде оставлять свое имя – ChemiS. Я хотел, чтобы все видели мой тэг.

А что означает ваш псевдоним?

Он ничего не означает. Это просто набор букв, которые я хорошо умел рисовать, когда был подростком. Когда ты только начинаешь, то не думаешь о том, что твое имя через 20 лет будет висеть на билборде или мелькать в новостях. Но этот псевдоним уже часть меня. Он под моей кожей.

Сейчас вы только рисуете или работаете где-то ещё?

Сейчас я только художник, хотя изучал экономику туризма. Этим и зарабатываю. Я делаю граффити для крупных чешских и международных компаний – Škoda Auto, Veolia, Accolade и других. Ещё рисую по заказу городских властей.

А помните ваш первый рисунок?

Это был портрет Шарля Бодлера. Мне было 15 лет, мы учили в школе его стихи, мне понравилась мрачность его поэзии. У меня была книга с портретом Бодлера на обложке, и я нарисовал на стене его лицо в черно-белой гамме.

Очень необычный выбор для подростка.

Да, наверное, было бы более ожидаемым, если бы я нарисовал [рэпера] 2РАCа (смеётся). Но его я как раз не рисовал.

В ваших работах очень часто прослеживается тема детства. Кроме муралов, о которых мы уже говорили, можно вспомнить изображение новорожденного Христа в окружении случайных прохожих, которое вы делали для станции метро Кarlovo námestí в Праге. Или граффити с уйгурским ребенком на фоне олимпийских торжеств этот этнос подвергается репрессиям в Китае. Почему вы часто показываете тяготы нашего мира через страдания детей?

Для меня ребенок олицетворяет чистоту и невинность. Дети, как губки, впитывают все, что видят и слышат вокруг. И если что-то попадает в губку, оно там и остается – и плохое, и хорошее. Ты не можешь изменить мировоззрение взрослых людей, потому что оно уже сформировано. Но ты можешь повлиять на восприятие ребенка, если изменишь мир, который он видит вокруг себя.

Ну и, кроме того, любой месседж легче донести, используя образ ребенка. Допустим, если ребенок скажет, что он напуган, человек постарается понять, что с ним происходит. Если то же самое говорит взрослый человек, его эмоции обычно не воспринимают близко к сердцу, ему говорят – иди и разберись со своей проблемой как-нибудь сам. Ребенок вызывает больше сочувствия у общества.

Вы со своими детьми говорите о войне в Украине?

Моему старшему ребенку будет 5 лет, он еще слишком мал для серьезного разговора. Мы не смотрим вместе новости, и вообще стараемся, чтобы он не видел ужасов, которые показывают по телевизору. Но иногда сын приносит что-то из детского сада. Поэтому пришлось объяснить ему, что – да, есть плохой человек, который начал войну, и из-за него умирают люди.

Однажды моя жена гуляла рано утром с детьми около Конгресс- центра в Праге, где тогда располагался пункт помощи беженцам. Они увидели там толпу украинских женщин и детей – с сумками, пластиковыми пакетами. И тогда моя жена сказала детям: давайте вернемся домой и принесем украинцам какие-нибудь игрушки. Она постаралась объяснить сыну, почему он должен так поступить. Говорила, что это все потом к нему вернется. Это то, что мы сегодня должны объяснять и взрослым людям. Если ты что-то отдаешь – это к тебе возвращается. Так работает солидарность.

Что вы думаете о том, что происходит с Россией?

Это кошмар для России. Она шагнула назад на бог знает сколько лет. И я говорю не только об экономике. Теперь на россиянах клеймо – такое же, как на жителях нацистской Германии. Сколько лет понадобилось немцам, чтобы опять стать уважаемой нацией? Довольно много. При этом, война в Украине еще даже не закончилась. И, конечно, люди во всем мире будут говорить россиянам: вы для нас часть этого, потому что мы не знаем, на какой стороне вы были во время войны.

Я знаю, что очень многие в России поддерживают войну, потому что 20 лет пропаганды не делают с человеком ничего хорошего. Еще больше я не понимаю россиян, которые давно живут в Европе, растят тут детей, но все равно поддерживают политику Путина. Если вы можете получать информацию из разных источников, как вы можете говорить, что украинцы заслужили эту войну? Почему люди, живущие 30 лет в Германии, предпочитают смотреть на ситуацию только с одной, пророссийской стороны?

Конечно, в России тяжело устроить революцию, потому что политическая система там очень сильная, и все несогласные с режимом могут только уехать. Это очень тяжелое решение – у тебя нет денег, ты не знаешь, будешь ли ты принят на новом месте… Единственным выходом могла бы стать ситуация, при которой Путин признал бы себя идиотом. Если бы он сказал, что был не прав, что врал, что люди 20 лет жили во лжи. Но я понимаю, что это фантастический сценарий. Я не могу сказать, что виню всех россиян. Но пройдут годы, прежде чем мы снова сможем стать друзьями, и это очень плохая ситуация.

Вы бывали на исторической родине?

Да, когда мне было 13 лет, я путешествовал по России на поезде. Честно говоря, это было ужасно. Я не имею в виду сам поезд, просто в нем ехали довольно опасные люди, с которыми лучше не встречаться.

В 2014 году я ездил на фестиваль в Читу. Я получил приглашение, когда находился в Нью-Йорке. Оттуда я поехал в Канаду – получать российскую визу. Потом 32 часа летел в Россию на самолете.

В Чите все было отлично – я провел воркшоп для 100 человек в спортивном центре. Это был крутой ивент, который я совершенно не ожидал увидеть в Сибири. Чита выглядела как любой другой российский город, но люди там были очень классные. Я всё-таки не могу понять, почему люди в России – хорошие, а правительство – отстой.

Автор материала: Фарида Курбангалеева для Vinegret.cz

Подписывайтесь на наш Telegram-канал, там новости выходят быстрее


Автор проекта «Подарок для Путина» – о танках для ВСУ, чешской помощи Украине и лучшем подарке для человечества
Джамиля Андреева: как начать сниматься в кино в Праге и сколько на этом можно заработать