Дарья Жук: «Я снимала «Хрусталь» для более молодой себя»

Дарья Жук: «Я снимала «Хрусталь» для более молодой себя»

В числе фильмов, которые были представлены на 53-м кинофестивале в Карловых Варах, есть лента белорусского режиссёра Дарьи Жук «Хрусталь» – рассказ об американской мечте девушки из лихих 90-х: несмотря на наличие диплома юриста и маму, которая твёрдо уверена, что жить надо на родине, Эвелина грезит переездом в Штаты и хочет стать ди-джеем.

Картина открыла конкурсную секцию «На восток от Запада». После показа мы побеседовали с Дарьей о работе над фильмом и белорусском кино, о рамках, проблемах и свободе в нашем обществе, о миллениалах, родине и музыке.  

Даша, фильм ваш был выдвинут на Оскар. Какие ощущения по этому поводу испытываете, волнуетесь? Думали ли вы о том, что так получится, когда работали над лентой?

Нет, я совсем об этом не думала, это была идея моего продюсера. Я помню, что когда я закончила снимать и мне рассказали о такой возможности, то для меня это казалось чем-то абсолютно запредельным. Мне даже было смешно это слушать, это была идея не из моего мира на тот момент.

Почему, как вы считаете, из Белоруссии так давно ничего не выдвигали на Оскар, в последний раз – в 1996 году?

Мне кажется, это можно объяснить обособленностью какой-то. В Белоруссии время по-другому тянется, бежит, действует, идёт, и ты не чувствуешь там такой связи с Европой или Америкой. Там свой мир, и тебе в этом мире достаточно комфортно. Многие местные режиссёры даже не стремятся попасть на международные фестивали, потому что у них свой мир и в нём свои установки.

Своеобразная зона комфорта?

Да, есть такое. Эдакая болотная низина, которая гипнотизирует людей, и надо бы их настраивать на другой лад.

Когда я читала краткие описания сюжета фильма в интернете до просмотра, практически везде встречала фразу о том, что история навеяна вашей юностью.

Серьёзно?

Именно так. Можете это прокомментировать?

Я себя идентифицировала с постсоветской рейв-субкультурой, и в Белоруссии на тот момент у нас была целая команда рейверов. Всё это  очень запало мне в душу. Однако сама история – не автобиографичная, это собирательный образ. Сюжет, то есть его завязка, навеяна историей, которая произошла с моей подругой. Что с ней случилось дальше, я так никогда и не узнала, так что пришлось додумать самой и написать сценарий (смеётся).

С подругой этой общаетесь до сих пор? Она фильм уже видела?

Нет, пока не видела. Но после того как я начала рассказывать своим друзьям о том, что я буду делать «Хрусталь», оказалось, что подобная история произошла не только с той моей подругой, что были ещё похожие случаи – случаи подачи липовых документов в американское посольство.

Бывали после такого неприятные последствия?

Конечно. Раньше просто к этому относились проще, казалось, что можно было пробовать всё, искать разные варианты. Это сейчас мы все хорошо информированы, знаем правила и действуем по ним. Тогда же многие думали, что правила можно сломать.

К вопросу о правилах и правильном: как зрителю стоит воспринимать главную героиню, Эвелину? С одной стороны, есть в ней положительная революционность,  с другой – она далеко не безупречная дочь в отношениях со своей матерью. Какой вы её для себя рисовали?

Я думаю, что это сложный, интересный и многослойный персонаж. Как у любого человека, у неё есть положительные и отрицательные качества. Если бы она обладала только положительными качествами, то мы, наверное, существовали бы в греческом мифе, а не в современном кино.

Мне очень нравится, что она такая: с одной стороны, ты её любишь, с другой стороны – хочешь покритиковать, но, так или иначе, глаз от неё оторвать не можешь. Там харизма, там есть личность внутри, поэтому даже на уровне кастинга было очень сложно найти актрису, которая смогла бы заполнить эту личность, нарисованную на бумаге.

Как вы в итоге встретили ту самую – Алину Насибуллину?

Благодаря моему потрясающему кастинг-директору, Дарье Коробовой. С  Дашей мы однажды работали на проекте в Москве, познакомились, и у нас завязалась дружба. Я исключительно доверяю её мнению. Она очень душевно подошла к этому проекту, вложила в него силы, долго и упорно искала мне героиню. Параллельно с ней искала и я, и наш кастинг-директор в Минске, и в Нью-Йорке. Это был сложный и длительный процесс.

Но в Нью-Йорке, наверное, сложнее было бы найти? Русский язык – это одно, но всё же там люди живут в другом ритме, другой социальной среде и условиях.

Вы удивитесь, но девушка, которая играет невесту, Настя – она живёт как раз в Нью-Йорке. И она прямо попала в точку, мастерски оживив на экране образ невесты из маленького городка.

Даша, ключевая тема фильма – противостояние индивидуума и общества. Вам комфортно было в этой теме работать? К ней ведь обращаются в фильмах очень часто, не кажется она вам слегка заезженной?

Я вообще не особенно наблюдаю за другими. Я – как художник, просто вдохновляюсь и подхожу к работе искренне. Я очень искренне делала и  этот проект, потому что история моего поколения – история людей, которые вставали на ноги в девяностые, на фоне молодой страны –казалась мне нераскрытой. У нас настолько нет кино в Белоруссии, что я рада и тому, что я могу бросить свою крупинку песка в эту песочницу, поучаствовать в создании имиджа нашей страны, в воспроизведении её истории.

Конечно, вы правы, конфликт этот не новый, но для меня вход в историю начинается с персонажа и с режиссёра. Когда меня что-то цепляет, то потом весь паззл складывается.

Веля (Эвелина – прим. ред.) мне кажется очень свежим персонажем. Я помню, когда мне было двадцать лет, я искала вокруг себя женщин, которые бы мне нравились, с которыми я могла бы себя идентифицировать, но их на экране тогда не было, они все были мне чужды.

А откуда взялась тема хрусталя в фильме?

Хрусталь – это какая-то сверкающая, недоступная мечта. Америка.

В английском названии фильма звучит ещё и лебедь. Это тоже символ? Свободы, может быть?

Слово «хрусталь» не переводится на английский. «Crystal“ – это, как вы понимаете, совсем не то. Так что передо мной встала дилемма: как это правильно перевести, ведь хрусталь – это для русскоговорящего человека очень конкретное понятие. Поэтому мы и добавили объект, то есть назвали фильм «Crystal Swan» - «Хрустальный лебедь».           

Помните, в фильме ещё показывается завод, где работают с хрусталём, меняют его форму, производят одинаковые изделия. Общество, таким образом, пытается стереть индивидуальные особенности как у предметов, так и у персонажей фильма.

Но на заводе же можно произвести и уникальные изделия, не только штамповкой заниматься. Ведь и лебедь из хрусталя, который появляется в конце – изящный, совсем не под копирку изготовленный.

Да, действительно, лебедь более художественный, чем прочие изделия (смеётся). Мне нравится ваша интерпретация!

Как, кстати, воспринимать конец фильма? Веля победила систему?

А как вы думаете?

Я думаю, что по-своему победила, раз её не сломали даже некоторые жёсткие ситуации, которые были продемонстрированы в фильме.

Мне кажется, что она нашла какую-то внутреннюю свободу за счёт того, что больше поняла то общество, в котором она существует. То, что ей было нужно, она получила. Может, она и не достигла своей мечты, но… (задумывается) С моей точки зрения, всё-таки какая-то эмоциональная перестройка произошла. Она вполне может сейчас уже остаться дома, Америка уже для неё, может, и не важна больше.

Я бы хотела, чтобы зрители сами для себя определили её судьбу. Моя задача, как режиссёра, не разрешить ситуацию, моя задача – задать вопрос.

Зачем была нужна сцена насилия? В фильме она самая тяжёлая и несколько резонирует по сравнению с остальным.

(задумывается) Мне казалось, что, поскольку коллектив и общество у нас важнее, чем индивидуум, такой резкий ход – единственное, что могло Велю приземлить. Думаю, что она очень реалистична и понимает, что Степан – тоже жертва общества.

На самом деле, насилие в нашем обществе – это огромная проблема. Многие из моих знакомых и друзей оказывались в подобных ситуациях, но просто не говорили об этом вслух. Да, увы, это существует, наравне с высоким и низким, смешным и горьким. Есть у нас в обществе разлом, и всё в этом разломе смешано. Красивый сверкающий хрусталь – и вдруг – его продают на грязном шоссе.

Давайте ещё про общество. Вот про поколение 90-х говорят, что оно свободолюбивое, революционное и вообще его было не покорить. Похожим образом сейчас описывается поколение «миллениалов». Вы не думали снять что-то о них?

Да, это было бы очень интересно. Они совсем другие. В процессе кастинга я познакомилась со многими молодыми людьми, которым сейчас около 20-22 лет. Так как у них нет советского прошлого, которое немного ожесточает, они лёгкие, интересные. Меня их оптимизм подкупает, так что я бы поработала в этом направлении с удовольствием.

Для кого вы снимали «Хрусталь»? У вас было представление об аудитории?

Я думаю, что в Белоруссии он будет интересен всем, кому от 25 до 45 лет. Я снимала фильм, который был бы интересен мне, когда мне было 22 года – я снимала для более молодой себя (смеётся). Да он мне и до сих пор очень интересен, хотя я видела его уже миллион раз, прожила, и хочется уже посмотреть что-то другое.

У Эвелины в фильме была фраза о том, что она не хочет иметь никаких «strong connections» – связей с людьми, с местом проживания. Спорное решение, вам не кажется?

Она цитирует фразу из документов американского посольства – «to prove strong connections with the place of residence». Это абсурдно – людям приходилось чуть ли не нижнее бельё своё демонстрировать, чтобы доказать, что они связаны с Родиной. Она как раз этого и не хочет, не хочет никаких обязательств. Она – индивидуалист, в некоторой степени как раз миллениал, она уже чувствует себя американкой, но не может чувствовать себя свободной, когда люди вокруг личной свободы не имеют.

Переезд за рубеж в любом случае сопряжён с потерей некоторых связей на Родине. Вы сами это ощутили после переезда в Штаты?

Да, но я ведь никогда не собиралась уезжать туда насовсем – я не бежала из-за «железного занавеса», и в течение некоторого времени всё собиралась вернуться, строила планы. Так что у меня не было двух разных миров, у меня был один мир, который был очень многогранным, просто в первое время  жизни в Америке у меня, как и у других, был некоторый культурный шок. Сейчас же вообще всё гораздо проще – есть скайп, телефон, мессенджеры всевозможные, нет этого состояния оторванности. И я чувствую себя совершенно белорусским режиссёром, просто я не всегда живу на родине.

Какую музыку слушаете сейчас, Даша? Ту, что в молодости, что в фильме звучала, тоже слушаете?

Слушаю, да. Когда я искала музыку для фильма – нашла почти все песни того периода, и мне даже пришлось за одним треком сходить в нью-йоркский клуб, и просидеть там до пяти утра, чтобы поговорить непосредственно с музыкантом, который написал этот трек.

Сейчас мои музыкальные интересы, конечно, более широкие, я не живу только хаус-музыкой, слушаю разные вещи, в том числе и классику.

Музыка вам в жизни помогает?

Очень! Это удивительно, но кинематограф и музыка очень взаимосвязаны – именно по структуре фраз, структуре построения рассказа. Иногда советуют даже монтировать под музыку, которая потом не используется. В общем, кино плюс музыка – это целая наука, это всё на каком-то другом уровне работает.

А когда что-то не выходит в жизни, что слушаете?

Когда что-то не получается, больше помогает движение – или движение опять-таки под музыку. В последнее время мне очень нравятся саундтреки из кино, я всё пытаюсь раскусить этот орешек и понять, как с ними работать. Очень люблю композиции Вангелиса к фильму «Бегущий по лезвию», например.      

 

Беседовала Александра Баранова


Оля Полякова даст в Праге концерт в поддержку защитников Украины
Шикарные десерты к Пасхе от кондитерской Café Millème в Праге